Катрин Метцгер
Рассказ Катрин
Мне кажется, моя семья отличалась от всех остальных: имела особые привилегии, потому что мои родители на момент существования ГДР работали в СССР, и мой отец состоял в партии.
Когда я уходила в рейсы на корабле, у нас не было никакой связи с внешним миром, мы не получали новостей по радио. У нас был приёмник, который передавал что-то вроде азбуки Морзе. Связь была настолько плохой, что постоянно пропадала часть сообщений, и ни у кого не было желания пытаться их расшифровывать, чтобы узнать, что за новость нам пришла.
И первые чувства, которые я испытала, когда узнала о воссоединении, были окрашены скорее страхом, потому что люди в ГДР постоянно слышали: в капиталистических системах нет работы, всё ужасно, люди не заботятся друг о друге. Этот страх было не так просто изжить из себя.
Мои родители на момент открытия границы работали на Урале, и они считали, что как только граница откроется и появится возможность выйти на западный рынок, их просто с руками оторвут, со всеми успехами в карьере, которых она достигли. Но всё оказалось не так, потому что даже с их квалификацией они были уже не в том возрасте, чтобы быть привлекательными сотрудниками на западном рынке.
Мне было несколько проще, потому что я на тот момент была молодой девушкой, и у меня были силы начать всё заново в этой новой стране. И так как я больше не могла ходить в рейсы в море (в ФРГ для девушки это было практически невозможно), я на какое-то время решила устроиться официанткой и получить образование в Гамбурге.
Когда произошло объединение, у меня было чувство нестабильности, неуверенности в завтрашнем дне. Как у многих людей, у меня было чувство, что всё, чему я научилась на этот момент, не имеет никакой ценности. Это ужасное чувство. Например, когда я работала официантом в Любеке, нам сказали: забудьте всё, чему вы научились в ГДР, сейчас вы будете учиться заново. Для человека, который уже получил хорошее профессиональное образование, это было каким-то нонсенсом. Почему?
Я понимала, что столы там накрывают точно так же, как в ГДР. Чего я не поняла, так это почему к нам так относились.
Возможно, это привело к тому, что я решила начать своё обучение в офисной сфере, чтобы получить более статусную профессию. За счет того, что я была постарше, у меня уже был опыт – это образование давалось мне легче.
Ответы на вопросы
1. Чувства и истории
Прошло ли чувство, что вы с Востока, что вы другие?
Сейчас это чувство прошло, и мне было легче, потому что я была молодой девушкой, я была пластичной и могла быстро перестроиться. Но моим родителям это далось сложнее, потому что ощущение обесценивания того, что ты делал до этого, не покидало их.
Иногда у людей было странное представление о жизни в ГДР, они рассказывали какие-то небылицы. Просто, потому что они сами с запада, но у них были родственники в ГДР, и за счёт заездов погостить они полагали, что поняли жизнь в ГДР и сложили какую-то картину. И было странно слушать их рассказы о нас.
Какая была самая странная история о воображаемом ГДР?
Когда я работала официанткой под Любеком, одна из моих коллег сказала, что люди на востоке едят собачий корм. Но самое смешное в этом то, что в ГДР его просто не было. То есть не было консервов, каких-то банок со специальным кормом. Собаки ели со стола объедки, либо их кормили мясными субпродуктами. Но какого-то отдельного корма не было.
2. Детство и юность
Можете рассказать, было ли в ГДР что-то похожее на пионерию? Какая-то работа с молодежью, какие-либо «добровольно-принудительные» организации?
Все начиналось со статуса пионера. Я не помню, был ли это голубой или красный галстук. Как я запомнила, целью этого движения было уяснить, что вместе мы сила, мы можем что-то сделать сообща.
Во второй половине дня проводились какие-то собрания. Конечно, не совсем добровольные. Будучи ребенком, я не очень это понимала, мне было окей. Я почувствовала это на более поздних этапах, будучи подростком, в следующей организации.
Пионерами мы собирали макулатуру и бутылки, проводили субботники. Под субботниками мы понимали то, что мы выходили в парки, какие-то общественные пространства, и убирали их. И всё было нацелено на то, чтобы привить это чувство общности.
Были ли у вас уроки русского языка? Может, вы знаете что-то на русском?
На русском: Меня зовут Катрин. Я живу в городе Гамбург на улице Кирхоф. Мне пятнадцать пять лет.
Из аудитории: Пятнадцать есть пятнадцать.
Верили ли вы в идею социализма, будучи подростком? И если да, как происходило столкновение с реальностью впоследствии?
Как ребенок я, конечно, верила во всё, что мне рассказывали родители. Все вещи, которые происходят в твоём окружении, ты принимаешь за чистую монету. С возрастом ты начинаешь что-то замечать. Ты замечаешь, что родители пытаются не говорить при тебе на какие-то темы. Ты начинаешь слышать политические анекдоты вокруг, а их было достаточно много. И вот здесь начинается слом сознания.
Можно как пример рассказать такой случай из моей жизни, который показывает это различие в восприятии мира западными и восточными немцами. Ко мне сразу после открытия границ приехал друг из Западной Германии, мы пошли в кино, и перед кинотеатром был магазин велосипедов. Точнее, это был магазин, и на нем была вывеска «ВЕЛОСИПЕДЫ». Внутри велосипедов не было. Мой друг меня спросил: «Что это такое, там же написано "велосипеды"?» Я ответила: «Ну, это магазин велосипедов». «Но там же нет велосипедов», — возразил он. И для него это было чем-то невообразимым. Для меня же это было нормой, я не понимала, что его здесь удивило.
3. Старшее поколение
К моменту, когда стена пала, ваши бабушки и дедушки еще были живы? Если я правильно считаю, то они застали еще довоенную Германию, и помнят её единой.
Бабушка — да. Она застала ту Германию, но это была не та тема, о которой было принято говорить, потому что с ней связана личная трагедия. В 1942 году из-за войны её супруг скончался, и она была вынуждена растить двух детей одна. Это было для неё очень тяжелым воспоминанием, и она много об этом не рассказывала.
Мечтала ли она о воссоединении Германии?
Да, получилось так, что один ребёнок остался в Западной Германии, с другим ребёнком она была в Восточной. И тот ребёнок, который остался в Западной, к сожалению, в довольно раннем возрасте умер. И так получилось, что они изначально были разделены этой стеной, а после падения стены было уже не с кем общаться.
4. Фильмы
Сейчас есть много новых фильмов о ГДР и ФРГ и о том периоде. Смотрите ли вы их, нравятся ли они вам, есть ли хорошие среди них?
В принципе нет чего-то, что я могла бы прямо посоветовать. Я смотрю документальные фильмы, я смотрю практически их все. Всё, что популярное, на слуху, я конечно же видела. Но это чувство, которые ты испытываешь, когда видишь что-то, что перекликается с твоим опытом, например «О, вот этот гарнитур, прямо как у нас!» — что-то такое — это невозможно передать, я не могу этим с вами поделиться. Хотя есть один фильм, наверное, — «Жизнь других». Многие из вас уже слышали о нём. К счастью, мне не пришлось столкнуться с теми вещами, которые описываются в этом фильме. Хотя за мной, конечно же, следили, потому что я путешествовала на корабле. Я хода в рейсы по всему миру, поэтому на меня завели дело. И часть моего дела у меня с собой.
Ещё по вашему восприятию фильмов: у вас нет какого-то чувства потерянности, когда вы смотрите и понимаете — «но ведь было же не так»?
Воспоминания — это вообще коварная штука, они имеют свойство искажаться со временем. И если опросить 10 человек, то можно выяснить, что они по-разному запомнили одни и те же события. И я в то же время не могу претендовать на то, что видела всё в ГДР. Я не могла пожить во всей стране, не могла видеть всю картину. Возможно, у кого-то есть такое ощущение, но я понимаю, что это не может быть стопроцентно объективно.
Но я поддерживаю контакты, например, с теми моряками, с которыми мы работали во времена ГДР, они собираются в соцсетях, увековечивают свой опыт в мемуарах. При этом есть люди из ФРГ, которые пишут, как проходило плавание моряков из ГДР, хотя их самих там никогда не было. И в группах в соцсетях поднимается возмущение: «Почему так? Всё было иначе!»
5. Архивы Штази
Я хотела бы вернуться на пару шагов назад. В современной России до сих пор закрыты часть архивов НКВД и КГБ, и одна из мечт российских активистов — это то, что в какой-то момент эти архивы будут открыты. Не могли бы вы рассказать, что чувствовали, когда смотрели архивы Штази о себе?
Стоит сказать, что моё дело не в полном составе. И над этим сейчас ведется работа, но понятно, что много документов было уничтожено во время мирной революции. Из-за того, что у меня был доступ к не социалистической загранице, потому что я ходила на корабле в море, меня перепроверили вдоль и поперек, и я была стопроцентно благонадёжной для наших спецслужб.
6. Контрабанда
Ранее вы сказали про дефицит, и следующее слово, которое у меня всплыло — это «контрабанда». Можете ли рассказать что-то про неё, если это безопасно?
Конечно, так как я ходила в море, я занималась контрабандой!
*Смех и аплодисменты из аудитории*
Из зала: Мы в России называем это «параллельный импорт».
Я провозила контрабандой всё, что только было запрещено. Я провозила газеты, я провозила чучела экзотических животных и экзотические растения — извините, я была молода, и мне нужны были деньги!
*Аплодисменты*
Конечно, всё проверяли, и не всё, что ты собирался провезти, получалось провезти.
Никаких заказов и предзаказов — я провозила всё для личного пользования. Я не занималась этим профессионально.
А что происходило с тем, что находили?
Если что-то нашли, значит, это удача тех, кто нашёл — они между собой все это распределяли. Мне, к счастью, повезло и кроме страха ничего со мной не случилось. В целом мне, пожалуй, было проще, чем мужчинам, просто по гендерному признаку.
Из аудитории: Дискриминация!
На наших кемпинг-площадках за костром мы часто беседовали и пришли к выводу, что с нашей точки зрения на востоке часто распространены такие русофильские взгляды: «Ну, хорошее отношение с Россией мне гораздо интереснее, как немцу из восточной Германии, чем эти американцы, которые сверху рассказывают, как нам жить».
Да, я могу подтвердить, на востоке есть такое ощущение.
И с первого взгляда это ситуация сегодня может показаться чем то странным, неожиданным?
Что я могу сказать, политика сложная штука, и мой сын — мой постоянный партнёр по политическим диспутам. Если ты растёшь в какой-то картине мира, ты больше склонен к тому, чтобы ставить под вопрос другую картину мира, которая теперь всеми считается общепризнанной и правильной, чем мировоззрение людей, которые изначально, как и я, росли в этой «правильной картине мира».
7. Гендерные роли
Можно менее серьезный вопрос? Я постоянно спрашиваю, как различались гендерные роли в восточной и западной Германиях, и хотела бы спросить про романтические отношения — как молодая девушка из восточной Европы, могли ли вы сами проявить инициативу и позвать понравившегося человека на свидание и сделать предложение, в общем, как-то проявить себя? Или нужно было всё равно делать вид, что «я приличная девочка и жду приглашения»?
Я проявляла больше активности — не знаю, связано ли это с тем, что я получила воспитание в восточной Германии или нет — мне всегда нравилось брать на себя эту активную роль и самой, например, оплачивать свои напитки — потому что я понимала, что в этой ситуации, например, абсолютно независимо могу уйти, когда захочу. И, наверное, так я и живу дальше.
8. Слежка в ГДР
Вернемся ещё раз назад — к твоему делу — ты упомянула, что ты понимала, что за тобой следят — насколько активной была слежка, насколько это чувствовалось?
Как только я подала заявку на получение профессии стюардессы в 8-м классе, был запущен механизм проверки и слежки, и технически мы считались семьей с родственниками в западной Германии, несмотря на то, что контакта не было.
Пару раз я заметила, что меня сфотографировали на улице без какого-либо повода. Я жила в многоквартирном доме, и в этом доме телефон был только у одного человека — коменданта, и, конечно, было понятно, что с этим человеком проводились беседы. Моим родителям он рассказывал, что эти беседы имели место.
Когда я выходила в рейсы, с нами на борту иногда был политрук — это человек, который занимается на корабле только политической деятельностью, он тоже проводил беседы и расспросы. Люди, которые проводили беседы, обычно думали, что они делают это тонко и никто ничего не понимает, но по вопросам обычно было понятно, откуда они происходят.
И когда ты подаешь запрос на эту информацию из архива — ты же не знаешь, что ты получишь. Это было очень тяжёлое чувство, когда ты ждёшь — что же там, в этой папке. В моем случае оказалось ничего, но я не могла этого знать заранее. Могло оказаться, что моя лучшая подруга шпионила за мной, или мой лучший друг. И ты не знаешь, как ты должен обходиться с этой информацией.
Было ли ощущение, что нужно быть осторожной, следить за тем, что и кому говоришь? Потому что мне кажется, что ты до этого упомянула, что на восточной стороне было больше солидарности, было более сплочённое общество. И у меня не укладывается, как две эти стороны могут быть объединены в одно. С одной стороны, ты не доверяешь людям, ты постоянно можешь быть с жучками, прослушкой, с другой стороны — ощущение большей общности.
Это чувство солидарности возникало с людьми, которых ты давно уже знаешь, это были люди, с которыми вы, может, уже пару раз пошутили политические анекдоты, и прониклись симпатией друг к другу, и уже этому человеку можно было рассказать, что я раздобыла молодёжный западный журнал «Браво». Поэтому я очень боялась, когда запрашивала документы — боялась разочароваться в людях, которым я все это время доверяла.
Спасибо за вашу историю, ваши ответы, за эту замечательную беседу.
Из аудитории: Спасибо!